Когда освобождали города, нас встречали с флагами и падали в ноги

Когда ты решил воевать?

Все началось с Майдана. Когда погиб Нигоян и Жизневский, шокировало, что людей расстреливают! Я работал недалеко и приходил. Думал, что Революция быстро закончится. А дальше были расстрелы на Институтской…

Когда началась война на Донбасе, подумал, могу ли чем-то помочь. Почти 24 часа в сутки мониторил ситуацию в СМИ. Вскоре увидел обьявление добровольческого батальйона «Донбас» – и сразу записался к ним. Батальон быстро доукомплектовался украинцами, белорусами и грузинами с Майдана и отправился на Восток. Меньше месяца учений на полигоне – и в июне 2014-го мы уже брали штурмом Славянск.

Что стимулировало?

То, что народ обьединялся. Я понял, что такое патриотизм. Ведь мы тогда не за деньги и удостоверения шли. Этого не давали в батальоне. Ты просто доброволец. Погибнешь – о тебе никто не вспомнит. И я почувствовал, что готов спокойно умереть за Украину в бою.

Как дались учения?

Легко, все получалось. Я стрелял хорошо, хоть до этого никогда не брал в руки оружие.

В твоей семье были военные?

Вообще никого.

И как отнеслась семья к твоему выбору?

Я далекий от войны был: работал столичным дизайнером, интересовался ночными клубами. Поэтому друзья крутили пальцем у виска, узнав, что иду воевать. Папа сначала не придал этому значения, а потом забеспокоился и предлагал лучше обдумать.

А вот мама на тот момент в Москве работала. И приехала оттуда на базу, когда я уезжал на Восток. Плакала, говорила, что тоже наполовину русская. Она не верила, что на Донбассе против нас воюют россияне. Ведь ей тоже в Москве мозг промывали. Уже когда мама здесь осталась и послушала, что на самом деле в Украине творится и что люди думают, больше в Россию не ездила.

Какие они – первые ощущения на войне? Как вас встретил противник? Долго вы осваивались?

Мы погрузились в комфортабельные автобусы и колонной вместе с техникой пошли на Восток. Тогда освободили Славянск, и мы заезжали под бомбежку авиации. Все горело. Стояли грязные перепуганные ВСУшники, которые нас чуть не расстреляли. Для меня увиденное было шоком. Я как будто ехал по аду. Дорогой на Восток мы шутили про войну, а когда заезжали, у многих был страх в глазах. Думаю, я тоже поменялся.

И вот мы побыли полдня в Славянске, поехали в Покровск, на то время Красноармейск, а через час отравились в Бахмут. Только поселились в школе, – и через три часа откуда-то началась стрельба! Оказалось, сепаратисты подьехали с тыла и начали нас обстреливать. У всех паника. Куда стрелять, непонятно. Мы начали шмалять по этому лесу. Вот такие первые ощущения: было страшно и непонятно.

Меня поставили на угол дежурить, чтобы оттуда никто не подьехал. Вижу, подьезжает машина, передаю по рации. Отвечают, мол не стреляй, она наша. Машина останавливается метров за 50, открываются окна и с нее просто стреляют автоматчики по мне. Я автомат высунул по-сомалийски и тоже стреляю. У меня паника начинается. Ничего себе – по мне только что стреляли люди!..

И утром в полшестого мы не спали, думали, что нас берут в кольцо. И тут подьезжает джип, выходит чувачок и шмелем – реактивной ракетой – бьет нам в здание. Короче, опять паника у всех. А как затихло, мы начали посты выставлять, окапываться, чтобы к нам близко не подьехали. Больше такого не было.

И что дальше – сразу наступательная операция?

Да. Дальше – круче. У нас не было усиленной подготовки к штурмам городов. Только команда. Я думаю, этим должны были заниматься подготовленные спецвойска, а не добровольцы. Но я не жалею о том, что было.

Так вот через три дня – 18 июня две роты нашего добробата кинули на штурм Попасной и дали нам только танк и БТР. Первую роту отправили через Комышуваху заходить, а нас – через Артемовск. Мы передвигались 15-километровой трассой через поле. Там много украинской техники стояло: и грады и ураганы, и саушки. Думали, что с этой техникой спокойно зайдем. Но нам ее просто не дали…

Наша разведка сказала, что за мостом на блокпосте видела живую силу противника. Командиры «поколдовали» и сказали заходить. И мы из-за БМП выходили, по очереди стреляли и обратно прятались. Дальше ехали на машине, а за два-три километра спешились, стали в боевой порядок, – и начался штурм. С блокпоста по нас пару раз стрельнули. Мы их обстреливали БТРами, гранатометами, автоматами, пулеметами…

Начали доходить до моста – и они начали его взрывать. Хорошо, что у них это плохо получилось. Образовалось две больших дырки на мосту, но наша техника проехала. Дальше командиры вновь «поколдовали» и дали команду брать еще один блокпост при вьезде в город. Я подумал, взяли один – возьмем и этот.

Мы начали по старой схеме работать с автоматами, пулеметами… А огонь в ответ никто не открывал. Зашли на блокпост – тишина полнейшая, даже птицы не поют… А вокруг посадка, поле и огневые точки. И тут как начинают нас со всех сторон покрывать ливневым огнем! Получается, они нас видели на трасе. Негде было прятаться, нас взяли в полукруг и просто уничтожали. Из 40 бойцов погибло 4 и 15 ранило. Но, как оказалось, у врага тоже 5 убитых.

А что дальше?

Когда мы просили подойти резервных бойцов, они не могли: как и мы, лежали на асфальте. Один за одним люди падали. Мы их как-то вытягивали. Моему товарищу Бохе с позывным «Бохонька» снайпер попал в голову. Вот так на моих глазах черепную коробку просто вывалило. Били прицельно. Мы были полтора часа под огнем. Паники не было, боязни не было, а шок был. Паника была перед боем, когда не знали, куда идем и после, когда все анализировали.

Вообщем, хорошо, что командир роты дал команду отходить, так как у нас не работало БМП. башню заклинило из-за попадания трех гранат РПГ, а наводчику полностью оторвало руку. Он орал. Был ад. И мы отходили, а нас еще минометом провожали.

Вернулись к своим – и началась паника. Что делать? Люди погибли, с которыми мы только недавно подружились. Это впервые было, когда видишь: один человек упал – и полголовы у него нету, у другого кровь течет, у третьего руки нет… Тогда я понял, что мы на войне.

Насколько мне известно, ваш батальон вскоре удачно освободил Попасну. Как это удалось?

Самое интересное, что человек десять после первого штурма отсеялись. Люди просто бросили автоматы и разбежались по домам. Это хорошо, что они с нами не пошли во второй раз. Неизвестно же, что ожидать от людей, пришибленных страхом. Я видел, как таким людям в бою кричат: «Помоги!», а они просто лежат и смотрят. Но не стоит их осуждать, так бывает. Просто некоторые приходили за романтикой и поняли, что романтики-то никакой и нет.

Мы приехали в Артемовск, никто и слова сказать не мог, а через три дня нам дали команду – идти на повторный штурм. Все понимали, что может быть то же самое. Но оставшиеся шли без проблем. Добавилось мотивации из-за убитых парней.

И 23 числа мы с небольшим боем зашли в город. Сепары отошли – испугались слухов, мол, мы с точки «У» будем их сносить. Правда остались бойцы «ополчения». «Мясо» – так их называли «свои» же. Пришлось некоторых убить, в городе было много трупов. Дальше зачищали город. Местные жители с подвалов выходили, хлопали, вкусняшки нам давали…

Местные встречали радостно?

Большинство – да. В каждом городе такое было. Некоторые выходили с украинскими флагами и просили нас больше не покидать город. Говорили: «Это сепар, там тоже сепар… Если вы уйдете, они меня убьют за то, что я флагом махаю»… Мы сказали, что пока не уйдем. Но пробыли меньше недели и пошли на штурм Лисичанска. Там было пожестче.

В Попасной против вас были русские кадровики?

Нет. Чеченцы и «ополченцы». А регулярных войск не было. Всем заправляли чеченцы, против них было классно воевать. А знаешь почему? Потому что эти наемники просто отходят, когда чувствуют, что могут погибнуть. У них не было мотивации стоять на смерть. Ведь им платили хорошо – около тысячи долларов. Они думали: «Как быть, сейчас убьют и денег не заплатят». Понятно, что они трусились за свою шкуру. А украинские военные шли до конца…

Как освобождали Лисичанск?

При поддержке танковой роты 24-й бригады. Жесткая наступательная операция была! Враг бомбил город. Нефтеперерабатывающий завод неделю горел. Мы приехали под Лисичанск, переночевали под танками в окопах и в полпятого утра пошли на штурм. Нас очень плотно встретили снайпера и гранатометчики. Штурм продолжался 12 часов! В нашем батальоне погибло два танкиста и двоих ранило. Но мы воевали лучше после горького опыта Попасной!

Дальше наша авиация бомбардировала проблемные участки. И в этот же день мы взяли полгорода. Там люто было – больше 50 трупов лежало! Бойцы батальона «Призрак» Мозгового. Он героем там считался – судя по усеянному его плакатами городу.

Было темно, поэтому еще полгорода мы зачистили на следующий день практически без боя. Зрелище жуткое: все дома в центре горят, деревья повалянные, на асфальте дырки от мин.

Помнишь, как мирные жители встречали в Лисичанске?

Я ничего не забыл. Опять выходили из укрытий и в ноги падали. В Лисичанске, кстати, наш взвод зачищал шахту Мельникова. Осматриваясь, мы обнаружили спуск в подвал, откуда доносились голоса. Я сначала думал кинуть туда гранату… Но засомневался. А вдруг там местные?! Захожу первым и кричу: «Выходите, а то кидаю гранату!» А в ответ – тишина полнейшая.

Спускаюсь с осторожностью и вижу ужас: очень сыро, пол лампы тускло горит, воняет и очень много людей сидит… И подбегает ко мне девушка с грудным ребенком, падает в ноги и просит: «Не режьте не убивайте нас, у меня крохотный сын!» Я чуть автомат не уронил. Говорю: «Да что вы с ума сошли?! Мы же армия Украины! Мы землю освобождаем, а не режем местных. Вы посидите, мы зачистим город, – и вы выйдите».

Они сказали, что их очень запугали, мол «укропы» всех повырезают. Воды у них не было. У нас был БТР, вот и решили помочь. Я был замкомандира взвода и дал своей группе приказ привезти воду из магазина. А он оказался закрыт. Мы зацепили решетки за БТР и вырвали стену. Вскоре оказалось, что это кто-то снял и выложил в ютуб. И потом по сепарских каналах показывали, что мы так мародерим…

А тем временем мы нагрузили воду и спустились в шахту. Все делали под обстрелами. Дали воды местным. Агитировал парней говорить с ними, ведь они напрочь перепуганные. Я просто убеждал, что мы не убиваем… Мирные жители вышли на следующий день с подвала. Подбежала женщина с пряниками и как начала плакать от радости…

И знаете, когда мы освобождали каждый город, чувствовали, что нужны там. Это сейчас, может, такого нет. А в 2014-м не мотались туда-сюда: мол, за сепаров гоняем, а теперь за украинцев. Нет, они не подлизывались, а искренне радовались освобождению. Со слезами на глазах нас не отпускали. Но нам нужно было продвигаться дальше…

На Донбассе сполна повидал «русского мира»?

Было дело. Ужасов хватало. В Славянске местные рассказывали, как сепары себя вели: перекрывали улицы, забирали крутые автомобили, заставляли мести город, вводили комендантский час и после 10 вечера насиловали девочек, если те попадались им под руку. Я этого не утверждаю, ведь не видел. Но слышал от людей многое…

Хотя и сам видел кое-что мрачное. Мы базировались три дня в прокуратуре. Вот тогда я во всей красе увидел «русский мир»: полностью забитые мясом холодильники, бутылки от элитного коньяка везде, женское белье, простреленные картины и портрет Путина в каждом кабинете! А на первом этаже в подвальчике увидели цепь и кровь. Там местных пытали.

У тебя образовалась ненависть ко всему русскому?

Нет. У меня много друзей живет в России. Я не тот человек, который видит российские номера и проклинает. А,может, они за Украину и помогают армии? Сейчас много с донбасскими номерами по Киеву ездит, но может это волонтеры? Но, возможно, это и сепары приехали прятаться…

То есть, война сделала тебя менее агрессивным и вспыльчивым, а более добрым и размеренным?

Наверное. Я был агрессивнее до войны. Сейчас более спокоен. Бывает, нас называют «укропами» на мирной территории, и некоторые АТОшники сразу в драку лезут. Я нет. Ну хорошо, «укроп», так «укроп», развернусь и пойду. Я считаю это моей победой над человеком.

И на Донбассе местные жители что в 2014-2015-м называли нас «укропами», что сейчас. В Марьинке вообще с огромнейшей ненавистью кричали убираться. Но у меня на них злости нет…